Уезжаю к новому себе
Я сижу в поезде, где мне опять надо куда-то впихнуть свой самокат, и всем откровенно пофиг, куда я его себе засуну. Куда я могу так спонтанно ехать? Только в одно место - Берлин. (Вот это я соединил предыдущий пост с этим! А вы что думали, я вам не хухры-мухры!)
Вчера, моя сестра уронила приглашение к себе на выходные: "До понедельника тебе точно ничего делать не будут, я тебе все оплачу". Если честно, я бы и без оплаты приехал, но ей вы об этом не говорите. Я не мог выразить свои эмоции чётко, поэтому я просто прыгал и танцевал, до сих пор я не верю, что через 6 часов я обниму самую любимую. Я спаковал черные красивые аутфиты, взял всю бижутерию, что есть в моей коробочке из под шоколада, и просто поехал. Почему чёрное? Это же Берлин, а к тому же это фееричные похороны моей моего кучерявого периода жизни.
Я чувствую себя главным персонажем книги или какого-то фильма: больной раком в последние дни свободы едет тусить в город андерграунда и фриков, договариваясь в поезде с врачами о предстоящей химиотерапии и операциях. Меня никто не провожал, никто пока и не знает, что я куда-то уехал, потому что мне надо пафосно от этом рассказать в моём блоге, ведь вы читаете ради эксклюзивной свежей информации, а не просроченных новостишек.
Когда я пишу о чем-то грустном, то мои мысли гораздо более слитные, плавно перетекающие, а тут меня бросает из стороны в сторону, потому что я откровенно перевозбуждён. Я долго не мог заснуть: мысли о походе в клуб, друзьях в Лодзи, которых я променял на Берлин , разговорах с врачами, родителях, больнице. Как я буду проводить репетиторство в больнице? Может мне надо писать книгу, ведь уже два человека мне это сказало? Что я надену в клуб? Когда и как я поговорю с другом? Мне обязательно надо будет сделать усы из своих волос! Смогу ли я взять несколько лекций в этом семестре? Может мне купить карандаш для бровей? А что если я вдруг всё будет хорошо? Пущу ли родителей себя навестить в больнице?
Главные мысли моих последних дней - это неизбежная потребность повзрослеть. Моя семья - кузница сильных личностей, но закаляются характеры ценой многих психологических травм и потраченных нервов. Мои сестра и брат по очереди уехали из дома, как только смогли, и, как можно, дальше. Пока что побеждает брат, переехавший на другую сторону земного шара.
В пятнадцать лет, когда я впервые сам поехал к сестре в, вы угадали, Берлин. Я столкнулся с обидой, болью и просто страданиями, которые они переживали по отношению к семье, а в частности к отцу. Мне брат ничего не позволял купить, чтобы я всё, до последней копейки, вернул папе. Я столкнулся с другим подходом к покупкам, к одежде, радости и любви - с другим мировоззрением, которое раньше не считалось нормальным или даже адекватным. В первый же мой приезд сестра повела меня в тату салон, где ей били пингвина на лопатке, а тату мастера, покрытого с ног до головы татуировками, поцеловал его парень. Вот передо мной показывалась альтернативная дорога, где меня бы приняли, любили и не обвиняли, но я не почувствовал свободу. Я не подумал, что могу быть другим, быть собой, наоборот, я ужаснулся и захотел спрятаться. Мне понадобилось ещё несколько лет разговоров, поездок, квировых шоу и переосмысление, чтобы понять, что я не имею право калечить самого себя чужими устоями.
По возвращению в Брест из таких поездок мне было невыносимо разговаривать, даже быть рядом с родителями, зная какая на самом деле история самостоятельности и предприимчивости моих сиблингов (знаю, что это не очень красивое слово, ну подскажите тогда другое, раз уж вы такие умные). Я наблюдал, как отче мой хвастается друзьям своими детьми, переехавшими в другую страну, и тем, как они переживают столько трудностей без из помощи. Какие же они стойкие, сильные, целеустремлённые и, главное, самостоятельные. Он будто бы не понимал какой болью и одиночеством это им обходится, но спустя много разговоров, я узнал, что все это сознательные решения, являющиеся частью грандиозного плана.
Поэтому вы можете хоть немного понять, как мне было неприятно вместе с ними переезжать в Варшаву. Я хотел вырваться подальше, стать сильной и независимой, но это трудно сделать, когда под боком есть мама с папой. К тому же, я чувствовал большую вину за то, что я могу приезжать к ним на борщ, брать какие-то деньги, просто мило разговаривать с ними, когда мои брат с сестрой в свои времена о таком и не мечтали. Я винил себя за то, что у меня с родителями лучше отношения, что они оказывают мне больше помощи и поддержки, чем когда-то они поддерживали сестру и брата. Поэтому для меня было своего рода облегчением, когда я заболел: теперь я могу быть спокоен, ведь у меня есть своя порция страданий. Вы можете только осознать насколько это ужасно? Только заболев, будучи вынужденным жить с родителями в малюсенькой квартире под невыносимым давлением, я смог успокоиться и принять, что моя жизнь отдельна от жизней моих старших. Теперь я получил свою порцию трудностей и достоин жить, быть любимым и довольным собой.
Можно подумать, что я сам напросился на столько конфликтов с родителями, ведь я мог не делать каминг-аут, мог молча соглашаться и позволять помогать мне, хоть это зачастую стоило мне психологического здоровья. Как говорится, живя с родителями, ты не живёшь бесплатно - ты платишь психическим здоровьем. Но на удивление, некоторые, так и сказали, только сделали это пожёстче и с красочными тропами. Как я посмел рассказать им об этом, зная, что им это не понравится? Как я могу жить под из крышей и есть с их стола, травмируя их своим присутствием? Как я могу быть настолько эгоистичен и глуп? Но мне удавалось оправдывать их, становиться на из сторону, даже сочувствовать говорящим такие ранящие слова. Я замалчивал, был удобным и всепринимающим по отношению к родителям, друзьям, окружению, но только не самому себе. Из-за этого получилось, что я вроде бы вырос, повзрослел, но не сделал этого до конца. Я до сих пор сильно завишу от своих родителей: вся медицинская документация, пособия, работа с фондами проходит через моего отца. Я часто навещаю родителей, помогаю разрешать конфликты и просто эмоционально участвую в их жизни. И только после первого эпичного разговора (я узнал, что у меня возможны метастазы, пост "Грибоподобный Лжесвященник"), я прочертил границу, которую не позволю пересекать. Я объяснил всю боль, которую они мне причиняют, и пообещал быть с ними искренним, но твердым в своих потребностях и границах. Но в ход пошли уже родные, зачастую ошибочно принимаемые за любовь и заботу, манипуляции: долгие разговоры о вере, реплики о чистом листе, ответственности и самостоятельности. И это ожидаемо, ведь отпускать меня им очень больно, они хотят для меня лучшего и готовы любой ценой сделать меня счастливым. "Теперь ты снял с нас ответственность за свою жизнь", - прозвучало так, чтобы я осознал как это страшно быть одиноким.
Сейчас я понимаю, что повзрослеть чуть-чуть нельзя, избежать необратимого не получится, как я не пытался прежде. Я не вижу другого способа, кроме как быть злым, грустным, обиженным, но быть собой. Боязнь искренней конфронтации уже так много боли причинило, что уже совсем не важно адекватны ли мои решения, сделает ли мой подход этот период труднее - я должен отстоять себя. Я должен начать жить.
Скорее всего я заберу все документы, возможно, если он на это согласится, некоторые обязанности продолжит делать отец. Я знаю, что они объяснят это религией, влиянием людей, импульсивность и эмоциональностью, я знаю, что они будут манипулировать, обижаться и причинять боль. Я знаю, что нам предстоит не один разговор, которых я уже боюсь. У меня внутри все сжимается, когда я печатаю этот текст, ведь они могут это прочитать, но я готов играть по новым правилам. В этот раз я буду болеть совсем по-другому.
Меня пугают представления о том, как я смогу всё это контролировать: лечение, конфликты, учебу, документы, деньги и просто выживание. Но этот образ делает меня очень гордым собой, заставляет включить музыку погромче и идти напролом. Мне кажется, что только так я смогу вырасти, стать лучше, быть искренним с собой и стать человеком, которым я так хочу быть. Я слишком долго жил в компромиссе с родительским абьюзом, чужим, но при этом выдуманным мною, мнением, болезнью и обстоятельствами. Я восхищаюсь людьми, которые знают зачем они живут и пользуются этой возможностью жить по полной. Я хочу быть таким человеком, я хочу гордиться тем, кого вижу в зеркале, поэтому крашу ногти и поэтому плачу.
Вчера, моя сестра уронила приглашение к себе на выходные: "До понедельника тебе точно ничего делать не будут, я тебе все оплачу". Если честно, я бы и без оплаты приехал, но ей вы об этом не говорите. Я не мог выразить свои эмоции чётко, поэтому я просто прыгал и танцевал, до сих пор я не верю, что через 6 часов я обниму самую любимую. Я спаковал черные красивые аутфиты, взял всю бижутерию, что есть в моей коробочке из под шоколада, и просто поехал. Почему чёрное? Это же Берлин, а к тому же это фееричные похороны моей моего кучерявого периода жизни.
Я чувствую себя главным персонажем книги или какого-то фильма: больной раком в последние дни свободы едет тусить в город андерграунда и фриков, договариваясь в поезде с врачами о предстоящей химиотерапии и операциях. Меня никто не провожал, никто пока и не знает, что я куда-то уехал, потому что мне надо пафосно от этом рассказать в моём блоге, ведь вы читаете ради эксклюзивной свежей информации, а не просроченных новостишек.
Когда я пишу о чем-то грустном, то мои мысли гораздо более слитные, плавно перетекающие, а тут меня бросает из стороны в сторону, потому что я откровенно перевозбуждён. Я долго не мог заснуть: мысли о походе в клуб, друзьях в Лодзи, которых я променял на Берлин , разговорах с врачами, родителях, больнице. Как я буду проводить репетиторство в больнице? Может мне надо писать книгу, ведь уже два человека мне это сказало? Что я надену в клуб? Когда и как я поговорю с другом? Мне обязательно надо будет сделать усы из своих волос! Смогу ли я взять несколько лекций в этом семестре? Может мне купить карандаш для бровей? А что если я вдруг всё будет хорошо? Пущу ли родителей себя навестить в больнице?
Главные мысли моих последних дней - это неизбежная потребность повзрослеть. Моя семья - кузница сильных личностей, но закаляются характеры ценой многих психологических травм и потраченных нервов. Мои сестра и брат по очереди уехали из дома, как только смогли, и, как можно, дальше. Пока что побеждает брат, переехавший на другую сторону земного шара.
В пятнадцать лет, когда я впервые сам поехал к сестре в, вы угадали, Берлин. Я столкнулся с обидой, болью и просто страданиями, которые они переживали по отношению к семье, а в частности к отцу. Мне брат ничего не позволял купить, чтобы я всё, до последней копейки, вернул папе. Я столкнулся с другим подходом к покупкам, к одежде, радости и любви - с другим мировоззрением, которое раньше не считалось нормальным или даже адекватным. В первый же мой приезд сестра повела меня в тату салон, где ей били пингвина на лопатке, а тату мастера, покрытого с ног до головы татуировками, поцеловал его парень. Вот передо мной показывалась альтернативная дорога, где меня бы приняли, любили и не обвиняли, но я не почувствовал свободу. Я не подумал, что могу быть другим, быть собой, наоборот, я ужаснулся и захотел спрятаться. Мне понадобилось ещё несколько лет разговоров, поездок, квировых шоу и переосмысление, чтобы понять, что я не имею право калечить самого себя чужими устоями.
По возвращению в Брест из таких поездок мне было невыносимо разговаривать, даже быть рядом с родителями, зная какая на самом деле история самостоятельности и предприимчивости моих сиблингов (знаю, что это не очень красивое слово, ну подскажите тогда другое, раз уж вы такие умные). Я наблюдал, как отче мой хвастается друзьям своими детьми, переехавшими в другую страну, и тем, как они переживают столько трудностей без из помощи. Какие же они стойкие, сильные, целеустремлённые и, главное, самостоятельные. Он будто бы не понимал какой болью и одиночеством это им обходится, но спустя много разговоров, я узнал, что все это сознательные решения, являющиеся частью грандиозного плана.
Поэтому вы можете хоть немного понять, как мне было неприятно вместе с ними переезжать в Варшаву. Я хотел вырваться подальше, стать сильной и независимой, но это трудно сделать, когда под боком есть мама с папой. К тому же, я чувствовал большую вину за то, что я могу приезжать к ним на борщ, брать какие-то деньги, просто мило разговаривать с ними, когда мои брат с сестрой в свои времена о таком и не мечтали. Я винил себя за то, что у меня с родителями лучше отношения, что они оказывают мне больше помощи и поддержки, чем когда-то они поддерживали сестру и брата. Поэтому для меня было своего рода облегчением, когда я заболел: теперь я могу быть спокоен, ведь у меня есть своя порция страданий. Вы можете только осознать насколько это ужасно? Только заболев, будучи вынужденным жить с родителями в малюсенькой квартире под невыносимым давлением, я смог успокоиться и принять, что моя жизнь отдельна от жизней моих старших. Теперь я получил свою порцию трудностей и достоин жить, быть любимым и довольным собой.
Можно подумать, что я сам напросился на столько конфликтов с родителями, ведь я мог не делать каминг-аут, мог молча соглашаться и позволять помогать мне, хоть это зачастую стоило мне психологического здоровья. Как говорится, живя с родителями, ты не живёшь бесплатно - ты платишь психическим здоровьем. Но на удивление, некоторые, так и сказали, только сделали это пожёстче и с красочными тропами. Как я посмел рассказать им об этом, зная, что им это не понравится? Как я могу жить под из крышей и есть с их стола, травмируя их своим присутствием? Как я могу быть настолько эгоистичен и глуп? Но мне удавалось оправдывать их, становиться на из сторону, даже сочувствовать говорящим такие ранящие слова. Я замалчивал, был удобным и всепринимающим по отношению к родителям, друзьям, окружению, но только не самому себе. Из-за этого получилось, что я вроде бы вырос, повзрослел, но не сделал этого до конца. Я до сих пор сильно завишу от своих родителей: вся медицинская документация, пособия, работа с фондами проходит через моего отца. Я часто навещаю родителей, помогаю разрешать конфликты и просто эмоционально участвую в их жизни. И только после первого эпичного разговора (я узнал, что у меня возможны метастазы, пост "Грибоподобный Лжесвященник"), я прочертил границу, которую не позволю пересекать. Я объяснил всю боль, которую они мне причиняют, и пообещал быть с ними искренним, но твердым в своих потребностях и границах. Но в ход пошли уже родные, зачастую ошибочно принимаемые за любовь и заботу, манипуляции: долгие разговоры о вере, реплики о чистом листе, ответственности и самостоятельности. И это ожидаемо, ведь отпускать меня им очень больно, они хотят для меня лучшего и готовы любой ценой сделать меня счастливым. "Теперь ты снял с нас ответственность за свою жизнь", - прозвучало так, чтобы я осознал как это страшно быть одиноким.
Сейчас я понимаю, что повзрослеть чуть-чуть нельзя, избежать необратимого не получится, как я не пытался прежде. Я не вижу другого способа, кроме как быть злым, грустным, обиженным, но быть собой. Боязнь искренней конфронтации уже так много боли причинило, что уже совсем не важно адекватны ли мои решения, сделает ли мой подход этот период труднее - я должен отстоять себя. Я должен начать жить.
Скорее всего я заберу все документы, возможно, если он на это согласится, некоторые обязанности продолжит делать отец. Я знаю, что они объяснят это религией, влиянием людей, импульсивность и эмоциональностью, я знаю, что они будут манипулировать, обижаться и причинять боль. Я знаю, что нам предстоит не один разговор, которых я уже боюсь. У меня внутри все сжимается, когда я печатаю этот текст, ведь они могут это прочитать, но я готов играть по новым правилам. В этот раз я буду болеть совсем по-другому.
Меня пугают представления о том, как я смогу всё это контролировать: лечение, конфликты, учебу, документы, деньги и просто выживание. Но этот образ делает меня очень гордым собой, заставляет включить музыку погромче и идти напролом. Мне кажется, что только так я смогу вырасти, стать лучше, быть искренним с собой и стать человеком, которым я так хочу быть. Я слишком долго жил в компромиссе с родительским абьюзом, чужим, но при этом выдуманным мною, мнением, болезнью и обстоятельствами. Я восхищаюсь людьми, которые знают зачем они живут и пользуются этой возможностью жить по полной. Я хочу быть таким человеком, я хочу гордиться тем, кого вижу в зеркале, поэтому крашу ногти и поэтому плачу.
Comments
Post a Comment
Tell something nice