Мне очень жаль, но ...
"Мне очень жаль, но ...", а дальше я немного выключился. Я поглощал факты, детали, чтобы потом было что объяснять людям, я пытался задавать вопросы, но понимал, что мне уже и так всё объяснили. Уже и каштаны за окном становятся интересны, и чувствуется неровность стены, на которую опираешься. Стараюсь смотреть на врача, но не могу не ловить взгляды медсестры, которая проверяет мою реакцию. Мне разъяснили, что завтра/послезавтра мне позвонят и расскажут о плане лечения, но я все таки переспросил: "те мне стоит ожидать и химии, и операции?"
Ещё раз убедившись, что я ничего не напутал, я начал прощаться, но меня остановили и спросили один ли я пришёл. "Не волнуйтесь, я сейчас к родителям поеду",- бросил я, выдавливая улыбку. Выйдя из кабинета, мне казалось, что все вокруг всё уже знают, что это новость только для меня. Позже, рассказывая друзьям, я был ошарашен, что мало кто вообще удивился. Конечно, я всем рассказывал прогнозы, свежие мнения врачей, которые вели к такому итогу, но для меня это все равно было невероятным. Я тихонько матерился, оделся, отстегнул самокат и поехал в ближайший сквер, чтобы разреветься, записывая голосовые. Я смеялся с абсурда этой ситуации, винил себя за то, что виню себя, но остановившись у лавочки начал рассказывать сестре о всём внутреннем. Она единственный человек которому я могу плакать, и то, только в телеграмме и в голосовом. Очень странно получается, но этой лазейкой в моей системе безэмоциональной обороны я часто пользуюсь.
Только после 4 минут слез до меня вообще начало доходить что со мной происходит. Понимаете, меня разозлил, испугал и расстроил сам факт, что я снова лечусь, сам факт, что у меня снова рак. Я даже не подумал о боли, бессоннице, тошноте и больнице. Как только эти мысли начали потихоньку прокрадываться в мою голову, я ужаснулся. Я представляю себя как здорового, обычного, "нормального" человека, наверное поэтому мне зачастую так трудно козырять своим статусом человека с ограниченными возможностями. Хоть я уже несколько раз проходил операции и лечение, хоть моё описание инстаграме гласит, что я пережил рак, я все равно ужаснулся как в первый раз. Людей вокруг меня эта новость не удивила, у них эти пазлики складываются, а в моей голове таилась то ли надежда, то ли иллюзия того, что все нормально.
Часто я описывал людям внутренний тумблер, который помогает пережить полный пиздец. Когда он выключен, то ты можешь пропускать через себя все чувства и эмоции, радоваться жизни, любить и волноваться, но в таком состоянии ты не можешь быть на отделении с лысыми пятилетними детьми, которые играют в прятки, будучи подключенными к разноцветным капельницам. Ты просто не можешь. И либо у тебя срывает крышу, либо переключается тумблер. Ты приходишь на отделение с улыбкой, здороваясь с каждой медсестрой, ты наряжаешься в поликлинику, потому что никуда больше не выходишь, ты перестаешь носить бандану или шапку и присоединяешься к обществу гордых и лысых. Этот механизм защищает тебя, он не позволяет пройти через тебя и поломать что-то внутреннее. Притупляются все чувства, положительные тоже, но они есть и это хорошо.
Когда я выздоровел на год, мне было трудно обратно переключиться. И вроде бы я ощущал себя собой, мне нравилось бурление жизни, но защита осталась. Сейчас, я понимаю, что скоро тумблер опять включится, потому что зайти снова на то отделение я не смогу, поэтому это сделает Денис. Я уже сейчас вижу, что потихоньку выключаюсь: в автобусе думаю какую еду я себе буду паковать, что надо купить одежды, которую можно будет выкинуть после всего этого.
Самое страшное, что одним из первых чувств, было чувство вины. Мне казалось, что это я виноват в том, что это всё-таки произошло. Я поздно записался на занятия в университете (будто бы не хотел туда идти), я говорил о том, что я устал, и хочу просто отдохнуть (вот и полежи пол годика), я недостаточно молился (ну так, а Бог для этого тебе болезни и даёт), я слишком мало верил (а ведь во что верим, то и притягиваем). А потом я винил себя за то, что я виню себя.
Как вообще можно позволить кому-то упрекать ракового больного в том, что это из-за него самого он заболел? У меня получается, но я себе стараюсь не позволять. Жаль, что я не единственный человек, который так думает, только они себя не сдерживают.
Не хочется выворачивать все наизнанку, к тому же я могу показать только свою сторону разговора, но, чтобы вы понимали весь драматизм ситуации, я ушел от родителей, потому что не мог больше выдержать той "поддержки", которую мне оказывали. Я сказал, что из люблю, на них не обижаюсь, но не могу больше говорить.
Позже, в разговоре с другом, он не мог понять почему я так спокойно рассказываю о том, что произошло, как вообще кто-то мог сказать такое своему заболевшему ребенку. Моя реакция была непропорционально мала, точнее её совсем не было. Просто так часто били, что уже и боли не чувствуешь.
Я отвлекся, читал и слушал сообщения друзей, гулял с собакой в парке, но весь мир поменялся. Все цвета, звуки, лица людей стали не ярче, но и не тусклее - просто поменялся фильтр через который на всё смотришь. Мне хотелось каждому прохожему рассказать о моей болезни, чтобы увидеть их реакцию. Я жаждал удивления, грусти, возможно слез, ужаса - эмоций, каких-то слов. И это понятно, ведь большей части моего окружения было так привычно, неловко или непонятно, а себе я этого не позволяю, я в домике. Так что даже банальных слов "Мне жаль" и "Уверен, что у тебя все получится" я не так уж и много услышал. Всё всем понятно, вот только не мне.
Последующие будни были как последние дни Помпеи. Я готовлюсь, словно в поход, к новой жизни: разруливаю дела с университетом, освобождаю график, планирую покупки, обдумываю доставку еды, пути отступления, ресурсы и людей, которых буду просить о помощи. Я покрасил ногти, хожу в черном (ну вы поняли, эмо снова в моде), но мне можно. Я пытаюсь успеть всё, что я так хотел: сходить в клуб, съездить в Лодзь на фестиваль света, встретиться со всеми друзьями, сходить на мафию. Такое постоянное Momento Mori, которое заставляет просыпаться и танцевать каждое утро по часу, готовить, рисовать и громко петь.
Завтра будет разговор с врачами, где они расскажут, когда и с чего мы начнем путь к моему здоровью, а я выбираю букет для моей сестры, ведь завтра, 24 сентября, у неё День Рождения. Но вдруг...
Ещё раз убедившись, что я ничего не напутал, я начал прощаться, но меня остановили и спросили один ли я пришёл. "Не волнуйтесь, я сейчас к родителям поеду",- бросил я, выдавливая улыбку. Выйдя из кабинета, мне казалось, что все вокруг всё уже знают, что это новость только для меня. Позже, рассказывая друзьям, я был ошарашен, что мало кто вообще удивился. Конечно, я всем рассказывал прогнозы, свежие мнения врачей, которые вели к такому итогу, но для меня это все равно было невероятным. Я тихонько матерился, оделся, отстегнул самокат и поехал в ближайший сквер, чтобы разреветься, записывая голосовые. Я смеялся с абсурда этой ситуации, винил себя за то, что виню себя, но остановившись у лавочки начал рассказывать сестре о всём внутреннем. Она единственный человек которому я могу плакать, и то, только в телеграмме и в голосовом. Очень странно получается, но этой лазейкой в моей системе безэмоциональной обороны я часто пользуюсь.
Только после 4 минут слез до меня вообще начало доходить что со мной происходит. Понимаете, меня разозлил, испугал и расстроил сам факт, что я снова лечусь, сам факт, что у меня снова рак. Я даже не подумал о боли, бессоннице, тошноте и больнице. Как только эти мысли начали потихоньку прокрадываться в мою голову, я ужаснулся. Я представляю себя как здорового, обычного, "нормального" человека, наверное поэтому мне зачастую так трудно козырять своим статусом человека с ограниченными возможностями. Хоть я уже несколько раз проходил операции и лечение, хоть моё описание инстаграме гласит, что я пережил рак, я все равно ужаснулся как в первый раз. Людей вокруг меня эта новость не удивила, у них эти пазлики складываются, а в моей голове таилась то ли надежда, то ли иллюзия того, что все нормально.
Часто я описывал людям внутренний тумблер, который помогает пережить полный пиздец. Когда он выключен, то ты можешь пропускать через себя все чувства и эмоции, радоваться жизни, любить и волноваться, но в таком состоянии ты не можешь быть на отделении с лысыми пятилетними детьми, которые играют в прятки, будучи подключенными к разноцветным капельницам. Ты просто не можешь. И либо у тебя срывает крышу, либо переключается тумблер. Ты приходишь на отделение с улыбкой, здороваясь с каждой медсестрой, ты наряжаешься в поликлинику, потому что никуда больше не выходишь, ты перестаешь носить бандану или шапку и присоединяешься к обществу гордых и лысых. Этот механизм защищает тебя, он не позволяет пройти через тебя и поломать что-то внутреннее. Притупляются все чувства, положительные тоже, но они есть и это хорошо.
Когда я выздоровел на год, мне было трудно обратно переключиться. И вроде бы я ощущал себя собой, мне нравилось бурление жизни, но защита осталась. Сейчас, я понимаю, что скоро тумблер опять включится, потому что зайти снова на то отделение я не смогу, поэтому это сделает Денис. Я уже сейчас вижу, что потихоньку выключаюсь: в автобусе думаю какую еду я себе буду паковать, что надо купить одежды, которую можно будет выкинуть после всего этого.
Самое страшное, что одним из первых чувств, было чувство вины. Мне казалось, что это я виноват в том, что это всё-таки произошло. Я поздно записался на занятия в университете (будто бы не хотел туда идти), я говорил о том, что я устал, и хочу просто отдохнуть (вот и полежи пол годика), я недостаточно молился (ну так, а Бог для этого тебе болезни и даёт), я слишком мало верил (а ведь во что верим, то и притягиваем). А потом я винил себя за то, что я виню себя.
Как вообще можно позволить кому-то упрекать ракового больного в том, что это из-за него самого он заболел? У меня получается, но я себе стараюсь не позволять. Жаль, что я не единственный человек, который так думает, только они себя не сдерживают.
Не хочется выворачивать все наизнанку, к тому же я могу показать только свою сторону разговора, но, чтобы вы понимали весь драматизм ситуации, я ушел от родителей, потому что не мог больше выдержать той "поддержки", которую мне оказывали. Я сказал, что из люблю, на них не обижаюсь, но не могу больше говорить.
Позже, в разговоре с другом, он не мог понять почему я так спокойно рассказываю о том, что произошло, как вообще кто-то мог сказать такое своему заболевшему ребенку. Моя реакция была непропорционально мала, точнее её совсем не было. Просто так часто били, что уже и боли не чувствуешь.
Я отвлекся, читал и слушал сообщения друзей, гулял с собакой в парке, но весь мир поменялся. Все цвета, звуки, лица людей стали не ярче, но и не тусклее - просто поменялся фильтр через который на всё смотришь. Мне хотелось каждому прохожему рассказать о моей болезни, чтобы увидеть их реакцию. Я жаждал удивления, грусти, возможно слез, ужаса - эмоций, каких-то слов. И это понятно, ведь большей части моего окружения было так привычно, неловко или непонятно, а себе я этого не позволяю, я в домике. Так что даже банальных слов "Мне жаль" и "Уверен, что у тебя все получится" я не так уж и много услышал. Всё всем понятно, вот только не мне.
Последующие будни были как последние дни Помпеи. Я готовлюсь, словно в поход, к новой жизни: разруливаю дела с университетом, освобождаю график, планирую покупки, обдумываю доставку еды, пути отступления, ресурсы и людей, которых буду просить о помощи. Я покрасил ногти, хожу в черном (ну вы поняли, эмо снова в моде), но мне можно. Я пытаюсь успеть всё, что я так хотел: сходить в клуб, съездить в Лодзь на фестиваль света, встретиться со всеми друзьями, сходить на мафию. Такое постоянное Momento Mori, которое заставляет просыпаться и танцевать каждое утро по часу, готовить, рисовать и громко петь.
Завтра будет разговор с врачами, где они расскажут, когда и с чего мы начнем путь к моему здоровью, а я выбираю букет для моей сестры, ведь завтра, 24 сентября, у неё День Рождения. Но вдруг...
Comments
Post a Comment
Tell something nice